> Перейти на ГЛАВНУЮ Стихи Анатолия ПреловскогоОпубликовано: 5.2.2019
 Но не бесследно же. Некоторые пере воплотились в стихи. Но это моя, моя память о них, которая граничит со стихами, которая своевольно стремится сохранить, запечатлеть преходящее удержать всё это в поле живого, в круге жизни моей, не так уж богатой на добро и благодать. ПРЕЛОВСКИЙ СОВЕТ Всеволод. Иванов Я не думал, что так надолго он вселит свой опыт в меня, что ещё и до этого дня вера, ставшая чувством долга, укрепляет меня, ведёт, сна и отдыха не даёт. А всегото ведь дватри слова, что успехи все впереди, что строку не жалей, труди и что эпос всему основа, так. Иванов сказал тогда. Дал совет на жизнь, навсегда. НАД АНГАРОЙ Ярослав. Туманной осенней порою, купая ботинки в пыли, над сонной ещё. Ангарою мы к стройке недремлющей шли. И он, прилетевший недавно, и я, доживающий год, сейчас новичками, на равных, вершим этот странный обход. Степенный бульдозер заборы под новое море ломал, нехитрый базар помидоры и веники нам предлагал. А он, не проспавшись с дороги, клевал подбородком плечо, корил и ботинки, и ноги и в гору дышал горячо. Но будто его подменили он стал молчалив и непрост, когда мы с тропинки ступили на полу засыпанный мост. Солдат отгремевшего боя, с камней, заваливших проран, тот мост открывал за собою совсем молодой котлован. Он гладил рукою перила, касался камней и песка, и много ему говорила измятая шиной доска. И солнце одно нам сияет, один на двоих кругозор, и всё ещё объединяет похмельный сухой помидор. Но не для него вездеходы и техники скрип на лесах как слёзы, двадцатые годы опять у него на глазах. Стоит, отрешённый, нездешний, над той отшумевшей водой, ни разу ещё не сидевший, ещё, как страна, молодой. Строительных гулов не слышит, почти и не смотрит кругом. Семь лет промолчит. И тоже совсем о другом. Иные расслышит он шумы, иной он прочувствует быт за всем этим лик. Аввакума пророчески он разглядит. Учил меня мастер писать я рифмы по строчечкам ставил, чтоб сразу читатель представил, ч т о я собираюсь сказать Я был благодарен ему, Что, искренне блага желая, он сил не жалел, приобщая меня к непростому письму. Задав работёнку перу, я тратил года и чернила, но дело моё походило, скорее всего, на игру. По правилам этой игры шедевры безбольно писались, но так же легко, как рождались, и рушились эти миры. А жизнь погрубее была, для этих стихов не годилась в глагольные рифмы просилась и ритмы простые брала. И, чтобы о ней говорить, пришлось мне иному учиться не то чтобы снова родиться, но всё, что умел, призабыть. Как видно, от этих утрат я стал не бедней, а богаче, поскольку, поздравив с удачей, был мастер мой искренне рад. А я всё боюсь, что строка начнёт холодеть от старанья, когда вдруг на чистописанье нетнет да собьётся рука. Всё было сума и тюрьма, полжизни он пробыл вне жизни, а вот не растратил души и ума в своей беспощадной отчизне. В нём то всесоюзное зло, что помнят проклятые годы, вселенским добром и строкой проросло на почве нездешней свободы. За всё и за всех отстрадав, он жил, словно стланик под снегом, но, всётаки новым пророком не став, остался в аду человеком. А мир, пребывая в тщете, не видит горящего взора, не чует в колымской его доброте возмездия и приговора. ПАХРИНСКИЕ ПОСИДЕЛКИ Александр. И жизнь рассказывать велит. Сидит напротив, утренний и хмурый. Лишь курево смолит, весь отрешённый от литературы. Рассказываю жизнь ему свою о родословной хочет знать подробно, и я, как перед. Богом, не таю ни горести, ни правды неудобной.
 |